Голос одинокой фотографии

Любой сюжет – вымысел. Вымысел оправдан и мотивирован красивым словом драматургия. Сюжет имеет начало и конец – он дискретен в отличие от бесконечного и волнообразного характера реальной жизни. Для повествования сюжета  в рамках драматургии  необходимо сузить поле зрения в пространстве или во времени. Создать композицию. Достичь совершенства, которое почти всегда отсутствует в нашей повседневной жизни. Так поступают романисты, журналисты, художники или фотографы. Другими словами – то что мы читаем, видим на картинах или на фотографиях является не просто вторичным по отношению к жизни, это является прямым вымыслом.

Любые фотографии сами по себе самодостаточны в отличие от слов, которые должны быть сложены в предложения в соответствии с драматургией. Фотографии настолько самодостаточны, что когда мы пытаемся их сложить в какую-то последовательность, журнальный или книжный макет, мы тем самым совершаем над ними насилие. Фотографию насилуют сами фотографы, редакторы, дизайнеры и даже художники. В результате любая фотография может стать “беременной” совсем другим сюжетом, но проблема в том, что фиктивная “беременность” не является достаточным основанием для повествования жизни.

Мы применяем к фотографии те же методы насилия, что и к слову. Но фотографию нельзя насиловать, ее можно любить, не требуя взаимности. Однако чаще мы делаем  такие же паскудные действия с фотографией как и со словом, причем с тем большим извращением, чем больше фотография становится доступной для большинства – групповому надругательству.

Была одна фотография – для стены. Стало три  – для газеты. Потом десять – для журнала, теперь тридцать и более – для он-лайн. Фотография не стала лучше, – ее стало больше, больше чем слов в любом языке.  Для многих кажется логично использовать современную фотографию как слово: складывать в предложения, выделять запятыми и точками, создавать рассказы, эссе и даже “фотороманы” и, тем самым, окончательно превратить фотографию в литературный вымысел.

“Диктатура слова” по отношению к изображению или визуальному образу парадоксальна в своей антропологии и берет свое начало задолго до станка Кирилла и Мефодия. “В начале было слово”. Новорожденный в начале видит и благодаря зрению впервые формируется его мир и его место в жизни. Зрение первично, слово – вторично.  Однако сейчас наблюдаются все предпосылки для “революции неравенства”, потому что изображение, в силу доступности его производства, становится “главенствующим” в процессах обмена информацией и коммуникации в обществе. Только представьте себе, если в интернете исчезнут все изображения! – будет ли это похоже на большой роман “Война и мир”? В отличие от книги, интернет не может существовать без изображения. Мы не можем обмениваться информацией без изображений.

Мы объясняем нашу жизнь словами, но понимание нашего места в жизни формируется, во -первых, благодаря собственному зрению, во-вторых, благодаря существованию огромного количества сделанных изображений. Словами мы можем объяснить, почему Земля круглая, несмотря на то, что мы видим ее плоской. Но если нам покажут одну фотографию Земли, снятую из Космоса, этого будет недостаточно, чтобы доказать нам, что Земля – шар.  Вместе с тем серия последовательно сделанных фотографий: от снимка наших ступней, на которых мы стоим на Земле, до фотографий открытого Космоса – может быть открытием для нас совершенно иных реалий. Но это “научная драматургия” и мало интересна не только обывателю, но и искусствоведу.

Другое дело икона, “русская икона”. Ее значение не только в художественной ценности – “образец византийской морали и нравственности”, но также и в том, что на ней впервые был изображен вымысел в чистом виде, с присущей тому времени драматургией. Осознание и умение изображать вымысел привело к логической мысли о создании образов реальной жизни. Но все попытки передачи реальности визуальными методами столкнулись с проблемой – присутствия на изображении точки зрения создателя-художника, а не только Создателя реальности – в смысле Бога. Другими словами так и не найдена “точка опоры”, о необходимости которой говорил еще Архимед.

После изобретения фотографии многим художникам казалось, что эта проблема может быть решена, однако, проблема лишь усугубилась. Изображений стало в миллионы раз больше, а реальность на них по-прежнему подобна ускользающей красоте.

Сейчас мы имеем возможность получить визуальное представление о мире в целом и о его деталях, не выходя за пределы собственной квартиры, если у нас есть компьютер он-лайн и чуть-чуть сохранилось воображение. Но парадокс в том, что мы не приближаемся к пониманию реальности, мы от нее удаляемся, заменяя собственное зрение на кем-то изнасилованное изображение. Изображение, последовательность изображений – это чьи-то иллюзии: художника, фотографа, редактора, дизайнера. Мы живем иллюзиями: одни их создают, другие их потребляют, одни их продают, другие покупают.

В наше время только одиночная фотография может претендовать если не на “частицу Бога”, то на “частицу реальности” –  подобно одинокому голосу, вырванному из общего хора жизни, не совершенному, но понятному и доверительному.